Фортуне де Буагобей - Дело Мотапана

— Я полагаю, он говорил с вами о делах.

— О делах? Он просил у меня твоей руки.

Арлетт вздрогнула, и слезы выступили у нее на глазах.

— Дерзость этого человека переходит все границы! — воскликнул граф. — Его предложение оскорбительно. Я полагаю, ты тоже так думаешь?

— Оно так странно, что я не могу его объяснить, — прошептала Арлетт.

— А я объясняю его очень просто. Он богат, а я уже нет. Он думает, что его миллионы помогут ему преодолеть разделяющее нас расстояние.

— Он очень плохо знает вас, папа.

— А тебя еще хуже. Ты не была бы моей дочерью, если бы не презирала деньги… Знаешь, что я ему ответил? — продолжал граф.

— Знаю.

— Я сказал этому выскочке, что моя дочь не может носить его смешную фамилию, которую он откопал в каком-нибудь географическом словаре, и даже не старался смягчить отказ. Поверишь ли, у него хватило наглости настаивать и глупости напомнить мне, что он барон! Я посмеялся над этим и пресек его дерзкие речи. Он вышел в бешенстве, хотя, конечно, этого не показал. Мы расстались без ссоры, но я приобрел непримиримого врага.

— К счастью, вам нечего его опасаться.

— Нечего? Да — в том смысле, что он не посмеет открыто объявить мне войну. Те отношения, которые я с ним поневоле поддерживал, скоро закончатся, потому что я решил через полгода освободить квартиру.

— Вы хотите оставить этот дом? — порывисто спросила Арлетт.

— Да, конечно. А тебе разве жаль?

— Вы всегда поступаете правильно, папа. Только… Я привыкла к этому дому… он напоминает мне о многом… Здесь умерла моя бедная мама.

— В той квартире, из которой мне пришлось переехать и которую теперь занимает этот человек, — сказал граф мрачно. — Я часто жалею, что не купил этот дом, когда Мотапан хотел его продать. Я сберег бы часть состояния… и мог бы оставить что-нибудь тебе.

— Бедность меня не пугает, — прошептала девушка.

— Да, я знаю, что у тебя благородная душа и ты стойко вынесешь нищету, но я еще надеюсь избавить тебя от этого. Довольно и того, что ты подверглась унижению, получив предложение от Мотапана! Наше настоящее печально, но я рассчитываю, что будущее вернет нам больше, чем я потерял.

— Ах! Я каждый день горячо молюсь за вас. И за моего брата.

— Молись, особенно за Жюльена. Пусть бог вразумит этого несчастного!

— Папа, он может увлечься, но он не изменит чести.

— Он ведет беспутную жизнь и промотал наследство матери. Мне даже приходила в голову мысль, что он упал еще ниже и занял денег у Мотапана.

— Нет! Этого не может быть!

— И я так думаю. Если бы Жюльен был ему должен, Мотапан сказал бы мне об этом, чтобы отомстить за мой прием. Но поговорим о тебе, милая Арлетт. Я не мог помешать этому тщеславному выскочке оскорбить тебя предложением и вижу только один способ оградить тебя от женихов такого рода.

— Какой? Я очень хочу знать!

— Этот способ состоит в том… чтобы выйти замуж, милая.

— Выйти замуж? — в сильном волнении повторила Арлетт.

— Не за миллионы авантюриста, не за богатства такого буржуа, как Бульруа, нет! За человека, который тебе понравится, — молодого, умного и обеспеченного. Я не требую, чтобы он был богат, достаточно и скромного состояния. Таковы мои планы. Что ты о них думаешь?

— Я думаю… никогда с вами не расставаться, папа, — в замешательстве сказала Арлетт.

— Прекрасно! — весело воскликнул граф. — А что, если я все-таки найду тебе мужа, о котором мечтаю… милое дитя, как ты его примешь?

— Как вам будет угодно, папа, — смиренно произнесла Арлетт.

— Нет, пора кончать с увертками! Примешь ты жениха или нет?

— По совести, милый папа, я ничего не могу сказать, пока его не увижу.

— Согласен! А пока я расскажу тебе, каков он. Ему тридцать лет, он хорош собой, с прекрасными манерами и возвышенными чувствами. Я не знаю точно размер его доходов, но знаю, что он превышает ту сумму, которую я назначил для тебя. Упрекнуть его можно только в одном — в праздности, а также в том, что он не отличается примерным поведением. Но ты призовешь его к благоразумию, а я берусь найти ему занятие… которое обогатит нас всех. Не догадываешься, о ком речь?

— Нет, — растерялась девушка.

— Я помогу тебе. Ты знаешь нашего соседа Дутрлеза?

— Дутрлеза?! — воскликнула Арлетт, прижав руку к сердцу, биение которого чуть не оглушило ее. — Вы хотите выдать меня за него?

— Что? — спросил граф, нахмурившись. — Как тебе могла прийти в голову такая нелепая мысль? Дутрлез! — презрительно повторил граф де ля Кальпренед. — Прекрасное имя! Надеюсь, ты никогда не думала об этом?

— Нет, — прошептала бедная Арлетт, — извините меня, но…

— Не могла же ты подумать, что я хочу выдать тебя за человека, которого мы принимаем, но который не принадлежит к нашему обществу! И если бы ты дала мне закончить, а не перебивала бы своими восклицаниями, то узнала бы, какой зять мне по вкусу. Я не случайно сказал тебе о Дутрлезе. Он знаком с моим избранником и даже дружен с ним. Помнишь, как нынешним летом… вечером, когда не было дождя… мы поехали в концерт на Елисейские Поля?

— О! Очень хорошо помню! — оживилась Арлетт.

— Мы встретили там нашего соседа. Он был, как всегда, очень вежлив. Он прекрасно воспитан, и я понимаю, почему его принимают в свете.

— Вы его нередко видели прошлой зимой у месье Фуриля, у мадам Сенвилье…

— Именно. Ты ничего не забываешь. Я знаю, что он бывает только в тех домах, где не принимают первых встречных. Ну, если у тебя такая хорошая память, ты должна помнить, что вы с этим молодым человеком вели оживленный разговор о Моцарте и о Глюке.

— Месье Дутрлез — превосходный музыкант и так же, как и я, страстно любит старинных композиторов.

— Вы прекрасно понимали друг друга! Я же не способен говорить о столь высоких предметах, но, к счастью, Дутрлез был не один.

— Да? Разве?..

— Как! Ты забыла! Я удивлен, что ты не заметила этого молодого человека, потому что он не из тех, кого можно не заметить. Он очень изящен… и я с величайшим удовольствием разговаривал с ним, пока ты беседовала о музыке. Если тебя не привлекла его наружность, то имя должно было произвести на тебя впечатление — это одно из самых родовитых имен нормандского дворянства.

— Я не запомнила.

— Его зовут Жак де Куртомер.

— А, знаю, — пролепетала Арлетт, — он, кажется, родственник маркизы де Вервен.

— Он ее племянник. У нее я разузнал обо всех его достоинствах. Она много рассказывала о нем, а мнение добрейшей маркизы имеет вес.

— И она сказала вам, что Куртомер хочет на мне жениться?

— Нет, но…

— Я думаю, он не намерен жениться.

— Наверно, его приятель Дутрлез сказал, что он поклялся остаться холостым, но это клятва кутилы. Дело в том, что Куртомер двенадцать лет служил во флоте, и служил очень хорошо. В прошлом году он подал в отставку, и его тетка призналась, что племянник мечтал пожить в Париже в свое удовольствие. Но маркиза де Вервен уверяет, что ему уже надоело прожигать свою жизнь и девушка, которая ему понравится, может его образумить. Она думает, что ты ему нравишься.

— Я не могла ему понравиться! Он меня почти не знает! Он никогда со мной не говорил.

— Он очень сдержан. Но он говорил о тебе с маркизой, и мы знаем, что ты ему нравишься. Если ты не питаешь к нему отвращения, стоит попробовать с ним сблизиться.

— Я сделаю, как вы прикажете, папа, но…

— Значит, ты не хочешь видеться с Куртомером?

— Я хочу никогда не расставаться с вами, — ответила Арлетт, потупив взгляд.

— Ты ведешь себя как ребенок! — воскликнул граф после минутного молчания. — Однако тебе пора уже стать рассудительнее. Хочу кое-что объяснить. Прежде всего скажу, что ты сама себе хозяйка. Но ты знаешь так же хорошо, как и я, что мадемуазель Кальпренед может выйти только за ровню. Может быть, я и не стал бы сейчас говорить тебе о своих планах, если бы дерзкое предложение Мотапана не напомнило мне, что я могу умереть и оставить тебя одну, без опоры… и без денег.

— Умереть! Вы собрались умирать! — Девушка готова была броситься отцу на шею.

Он остановил ее движением руки и продолжил с улыбкой:

— Не имею никакого желания, уверяю тебя, надеюсь, что еще поживу и увижу тебя счастливой. Но я должен все предусмотреть. Тебе надо знать правду о состоянии моих дел. Я бы сказал, что они хоть и не в отчаянном положении, но в довольно шатком. Большая часть моего состояния потеряна из-за неудачных спекуляций, остальное вложено в предприятие, которое может восполнить потери, но оно поглощает все мои ресурсы. Нам придется ограничиться самым необходимым. Я сменил квартиру, чтобы меньше платить, перестал принимать гостей, не вывожу тебя в свет — словом, вынужден сократить все свои издержки.

— Клянусь, папа, я ни о чем не жалею. Я даже счастлива, что не вижу никого, кроме вас.